» Михаил Леонтьев: "Мягкой силы" не бывает без твёрдой.

"Мягкой силы" не бывает без твёрдой. Как создать элиту, лояльную своей стране

Главный редактор еженедельного журнала "Однако". Родился в 1958 г. в Москве. Окончил общеэкономический факультет Московского института народного хозяйства им. Плеханова. Работал в изданиях «Коммерсантъ», «Независимая газета», «Вusinеss МН», «Сегодня», «Профиль», на телеканале «ТВ Центр». С 1999 года – автор и ведущий программы «Однако» на Первом канале (ранее ОРТ).

Возвращаясь к теме «мягкой силы», есть все основания воспользоваться самым свежим примером, очередным американским «Оскаром». То, что Голливуд и голливудская продукция являются одним из старых главных и мощных инструментов этой самой «мягкой силы», напоминать излишне. Так вот, не углубляясь в художественный анализ лауреатов (не дай бог, не наше это дело — со свинячьим рылом в калашный ряд), трудно не заметить, что и список наград, и сама церемония являются образцом общественного и государственного признания киноиндустрии в первую очередь как политического инструмента.

Кто еще более достоин премии за лучшую мужскую роль, чем Линкольн? Причем лично товарищ Линкольн. А не актер Дэй-Льюис. И далее точно по ранжиру: всем сестрам по серьгам. В точно выверенном сочетании политкорректности, общечеловеческих ценностей, американской народной популярности. В соответствии с ранжиром.

Заметьте, даже премия за лучший иностранный фильм — австрийцу Ханеке — уместная дань уважения дряхлеющей, рефлексирующей Европе от не склонной к рефлексии Америки. «Любовь», одним словом. Ну не политику же им делегировать, этим европейцам, в самом деле?!

Апогей церемонии вручения премии за лучший фильм лично госпожой президентшей как факт признания государственных задач и заслуг кинематографа в целом и фильма-лауреата, в частности. Кто бы мог подумать —
«Операция Арго»?! Очередная легенда о героическом спасении героических «рядовых райанов», в данном случае нескольких мифических американских дипломатов, успевших сбежать из захваченного иранцами посольства.

Вот почему бы не вспомнить не мифическую, а вполне реальную выдающуюся операцию по спасению остальных захваченных в посольстве дипломатов, провалившуюся в результате цепи нелепостей, случайностей и разгильдяйства. По поводу которой президент Картер, которому эта операция стоила следующего срока, сказал: «Пошло все к черту!»

Вот к доктору не ходи, у нас бы точно сняли про второе. «Оскаров» в Америке вручает Киноакадемия, тысячи ее
членов. Никто не собирается в здравом уме приписывать триумф политической грамотности конспирологическим интригам со стороны американских властей. Все гораздо круче. Вся эта публика, работающая на переднем крае
идеологической борьбы, четко выстроена в системе правильных политических координат. На подкорковом уровне.

Именно так делается медийная и культурная политика в «свободном мире»: на соответствующие позиции
подбираются люди, годные для выполнения задач, а негодные — отсеиваются. И так десятилетиями и столетиями. Политика и медийная, и тем более культурная, как вещь более тонкая, делается с единомышленниками. А не с наемниками, сжимающими кукиш в кармане и при первом удобном случае его оттуда высовывающими. Как это делается у нас.

Весь этот праздник американского киноискусства очень актуален в связи с нынешним нашим переполохом по поводу идеи создать некий единообразный учебник русской истории. Заметьте, не пособие для будущих
профессионалов-гуманитариев, тем более конкретно историков, а учебник для детей, которых для начала надо образовывать, то есть вводить в Образ. И Божий, и Гражданский. Можно напомнить о судьбе затравленного и
оболганного либеральной общественностью несчастного учебника Филиппова. Ну не было там про «Сталина, эффективного менеджера»! Найти недостатки и недочеты в школьном учебнике проще простого, однако никто ничего не искал. Это была именно синхронная политически мотивированная травля.

Нигде в мире нет проблемы изучения национальной истории детьми с позиции ее единства, героизма, величия и самоценности. Только у нас. Можно было напомнить о переводных с английского, в основном популярных детских книжках по истории, где иерархия событий и персонажей с точки зрения нормально образованного русского человека выглядит полной паранойей. Про кинематографическую псевдоисторическую туфту вроде «Пёрл-Харбора». Или, например, британского «Золотого века», где исторической правде соответствует единственно
лишь сам факт гибели испанской Непобедимой армады. У нас в аналогичном случае раздался бы оглушительный визг об искажении исторической правды, навязывании квасного патриотизма и так далее. Там не раздалось ни
единого писка, и не раздастся.

Вообще снимать фильмы с позиций «исторической правды» там положено только немцам, потому что они народ наказанный.

Все это отражает один известный, но постоянно упускаемый исторический факт: в России в силу понятных исторических причин, о которых здесь говорить не будем, никогда не было лояльной стране политической элиты. Российская легитимная власть легитимна постольку, поскольку обращается к народу через голову элит и обязана держать их в страхе и укороте. Если власть проявляет слабину, элиты в борьбе за свои политические привилегии нападают на власть, выхватывают ее, при этом власть теряет легитимность, то есть всякую лояльность со стороны народа. И элиты эти обращаются к внешнему врагу для защиты от собственного народа.

Это, кстати, общая механика всех русских Смут.

При этом носителем, дистрибутором «мягкой силы» могут быть лояльные своей стране элиты. Потому, прежде чем мы начнем оперировать нашей «мягкой силой», надо бы попытаться создать какие-то лояльные элиты
на месте нынешних продажных, компрадорских и русофобских.

Вот для этого-то внутреннего применения сила и нужна. В первую очередь. И сила не столько мяг-
кая, сколько вполне жесткая. Та, что обычно называется политической волей.

О принципиальной содержательности «мягкой силы»

В словосочетании «мягкая сила», конечно же, слово «сила» — ключевое. Сила может приобретать различные формы, в том числе и сколь угодно «мягкие», от этого сущность и природа этой субстанции нисколько не меняются.

«Сила» — это такой инструмент политики, который позволяет установить отношения власти (управления) между тем, кто применяет «силу», и тем, кто подвергается ее воздействию. Ведь недаром в английском языке и сила, и власть не просто синонимы, они даже обозначаются одним словом power. Это очень существенно, поскольку всегда следует помнить, что в пространстве истории и культуры язык «говорит нами», а не «мы говорим на языке».

Таким образом, «мягкая сила» — это всего лишь одна из форм просто «силы», то есть один из способов установления властных (управляющих) отношений между субъектами. Мы сознательно не будем в этом материале рассматривать отличия «власти» и «управления», поскольку для разговора о «силе» и любых ее превращенных формах это непринципиально.

Различить «мягкую силу» и «обычную жесткую силу» всегда очень трудно. Например, куда отнести угрозу применения силы? А если еще эта угроза прямо не сформулирована, но оба субъекта взаимодействия прекрасно осознают, что она существует? Ответить на этот вопрос можно через рассмотрение содержания «мягкой и жесткой сил».

Жесткая сила

За «жесткой силой», как правило, скрывается то, что удобнее называть русским словом «мощь» (в английском это опять же не различается и находится внутри все того же power). Мощь армии, мощь ресурсов (в том числе и человеческих), мощь индустрии и экономики в целом. Применение (или угроза применения) этого комплекса или отдельных его элементов составляет содержание «жесткой силы». В политике (международной политике) эта форма силы являлась (и уверен, до сего дня является) основной формой установления отношений между субъектами. Это понимали прекрасно и в Древнем Риме, и позже, понимают это и в наши дни.

Квинтэссенцией этого осознания является выражение, приписываемое кардиналу Ришелье Ultima ratio regum — «Последний довод короля», — отчеканенное на пушках, которые, по разумению великого кардинала, и являлись таковым последним «доводом» в политических (в том числе международных) спорах.

Вообще применение силы в качестве решающего аргумента для установления отношений власти является европейской нормой. Для американцев, например, достижение необходимых результатов с применением силы — это часть образа жизни, закрепленная в афоризмах и прочей «народной мудрости». «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем только одним добрым словом», — говаривал известный деятель из города Чикаго. А в широко известном романе Марио Пьюзо его персонаж дон Корлеоне формулировал ту же мысль, но несколько другими словами: «Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться». Как правило, если предложение не принималось, следовало применение силы. Таким образом, физическое воздействие или угроза такового являются важнейшим и основным содержанием «силы» («жесткой силы»).

Пространство идеального

Содержание «мягкой силы», как правило, не материально и не имеет физической сущности. Или по меньшей мере материальное в ней занимает сугубо вторичное и подчиненное значение. Содержание «мягкой силы» принадлежит пространству идеального. Собственно, это и есть идеи и представления (в т.ч. культурные), формирующие ценности, цели и приоритеты в жизни и деятельности людей, оказывающие управляющее воздействие на поведение людей через стандарты, нормы и образцы — в конечном счете и задающие тот или иной образ жизни.

Тот, кто формирует идеалы и может передать (навязать) эти идеалы другому, получает власть (управление) над тем, кто эти идеалы принял и сформировал свой образ жизни в соответствии с ними. Возможность трансляции содержания во многом определяется уровнем и качеством этого содержания. Это должны быть идеальные конструкции масштаба цивилизационного проекта — по меньшей мере они должны быть соразмерны такой претензии.

Содержанием «мягкой силы» являются конструкции, создающиеся в пространстве культуры, философии и идеологии, и в конечном счете именно они формируют человеческое мировоззрение. Для реализации таких конструкций в качестве «мягкой силы» важнейшим институтом является институт веры. Необходимо, чтобы люди верили в эти конструкции или верили им.

Образцы применения

История европейской цивилизации знает не так уж много примеров реализации «мягкой силы». Предельными формами «мягкой силы» являются как минимум две мировые религии — христианство и ислам, а также конкурировавшая с ними на протяжении последних 300 лет общеевропейская вера в науку, «светские веры» XIX–XX веков в коммунизм и либеральную демократию. Кстати, нацизм формой «мягкой силы» не является, поскольку не предполагает равного инкорпорирования неофитов. Когда предметом веры является расовое превосходство властвующих, то оно может быть доказано только путем физической реализации данного превосходства, и никак иначе. Какая уж тут «мягкая сила». Так что неправы те, кто пытается ставить на «одну доску» фашистский нацизм и коммунизм. Это либо от безграмотности, либо скорее от злонамеренности.

После Второй мировой войны Советский Союз обладал обоими компонентами (формами) силы. Победоносная Советская армия и признаваемое во всем мире звание победителя фашизма и спасителя человечества делали Советский Союз невероятно привлекательным. Всеобщие равные права, которые оставались к тому времени еще только мечтой для многих и многих живущих на Западе, категорическое неприятие расизма и национализма, большой объем социальных гарантий также были существенной частью «мягкой силы» СССР. Расширение социалистического лагеря осуществлялось не только штыками и танками, но во многом благодаря идеологии, реальной привлекательности для массового сознания советского образа жизни — а если уж не самого конкретного образа жизни, то во всяком случае благодаря тем ценностям и идеологемам, на основе которых он был сформирован. За всем этим содержанием в качестве управляющей надстройки стояла «светская вера» в коммунизм — светлое будущее для всего человечества.

«Жесткая сила» против СССР не сработала. Германский нацизм, попытавшийся установить над нами власть с помощью «жесткой силы», потерпел сокрушительное поражение. Американцам тоже не удалось запугать Советский Союз атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Тем более что своя атомная «дубина» у нас появилась довольно быстро, и благополучный исход «жестко силового» подчинения СССР перестал быть очевидным.

Поэтому объявленная Западом холодная война на самом деле представляет собой программу формирования и применения против СССР так называемой «мягкой силы». В ходе этой войны была сконструирована на основе тщательной рефлексии марксистско-советского проекта новая «светская вера» — вера в либеральную демократию. Эта вера должна была стать исторической конкурентной альтернативой советскому проекту и его идеологемам.

Она, эта новая вера в Свободу, до сих пор является основанием и основным содержанием американской «мягкой силы». Эта вера уже сильно изношена и девальвирована реальной деятельностью США в роли мирового гегемона после распада СССР. Либеральная демократия теряет свою привлекательность с каждым днем по мере разворачивания системного цивилизационного кризиса. Пока она еще работает, но с каждым днем будет работать все хуже и хуже, поскольку «разрыв» между исторической практикой и провозглашаемой идеологией будет порождать рефлексию не только философскую, но и массовую.

То, что США и их союзники вынуждены все чаще применять в геополитике обычную «жесткую силу» (часто с контрпродуктивным результатом), говорит о том, что содержание «мягкой силы» уже не дает должного эффекта. Тем не менее либерально-демократический проект как основное содержание западной «мягкой силы» пока еще остается действующим и, к сожалению, безальтернативным.

Россия в поисках твердой мягкости

Сегодня концепция «мягкой силы» стала одной из составляющих нашей внешнеполитической доктрины. Это активно, но не очень продуктивно обсуждается. Есть даже структура, призванная реализовывать эту концепцию, — «Россотрудничество». Поскольку сущность «мягкой силы» определяется ее содержанием, то логичным будет вопрос: какие именно идеальные конструкции, ценности, цели, нормы и образцы будут продвигаться в качестве инструментов установления отношений с нашими контрагентами по мировой геополитике? Без содержательного ответа на этот вопрос вся деятельность «Россотрудничества» будет как минимум безрезультатной.

Что мы хотим передать другим народам и странам? Чему мы хотим их научить? Какие идеологии, формирующие образ жизни, мы собираемся транслировать? Какие цивилизационные стандарты мы хотим создать и передать? Если мы просто принимаем западный образ жизни, вливаемся в «семью цивилизованных народов», то никакой «мягкой силы» у нас не будет. Эта либерально-демократическая «мягкая сила» уже находится у других, так же как и мы, исторически принадлежащих к Средиземноморской цивилизации, и пока что она еще работает. И будет еще по историческим меркам довольно долго работать (пусть и плохо), если не создать ей достойной конкурентоспособной альтернативы.

Формально мне могут ответить, что структура «Россотрудничества» отвечает лишь за организацию «каналов трансляции». Хорошо. Но кто тогда отвечает за содержание? Министерство культуры? Институт философии РАН? Или, может, у нас есть партийные институты, аналогичные демократическому и республиканскому в США? Кто, как и почему будет критиковать современную геополитическую ситуацию? Какие продукты культурного производства (кино, театр, телевидение) будут работать на укрепление позиций России, а не представлять на Западе и в СНГ нашу страну в качестве убогой и неполноценной с чудовищной историей, как это происходит сегодня? Откуда такие продукты возьмутся и почему? Какие рецепты предложит Россия для борьбы с мировым кризисом (поскольку он сегодня будет определять практически все содержание геополитики)?

Вопросы в большой степени риторические — по крайней мере, в рамках анализа ситуации. Список этих вопросов далеко не полон и составлен не в порядке их значимости. В то же время эти вопросы более чем принципиальны и в рамках проекта деятельности «Россотрудничества», и тем более в рамках реализации новой внешнеполитической доктрины. Без ответа на эти вопросы высока вероятность получить очередной фиктивно-демонстративный продукт. Такой вполне себе мягкий.